- Представь себе, что ты находишься на моем месте, а твой самый близкий человек – на твоем. Что бы ты тогда сделала? Не сомневаюсь, что...
- Стой. Замолчи. Ничего не говори.
Он так и застывает с открытым ртом. В его глазах – немой вопрос.
- Мой самый близкий человек мертв.
Разворачиваюсь и прохожу в ворота.
- Стой! – кричит мне он вслед. Хватает за свитер, возвращает. Я не сильно сопротивляюсь.
- Что еще? – до этого я смотрела в пол, но сейчас медленно поднимаю на него глаза. Темно-карие, почти черные глаза. Уставшие, наполненные скорбью и болью, истосковавшиеся по состраданию. Мои красивые, выразительные глаза. Один почти слеп. Но никто об этом не знает.
От моего взгляда парень едва не отшатывается. Но сдерживается. Обнимает меня за плечи. Говорит ласково, но удивленно:
- Патрис… а я и не знал, что у тебя может быть такой взгляд.
- А что в нем не так?
- Он такой… как у семидесятилетней старухи, доживающей одинокую старость. Я прошу тебя, пожалуйста, больше не смотри на меня так.
Да, безусловно. Безусловно, не буду. Никто не хочет видеть, что я тоже нуждаюсь в поддержке и помощи. Будто бы я не человек. Чудовище.
Да, я чудовище. Из-за меня мои самые близкие люди оказываются глубоко несчастными. Я не требую тепла. Я требую крови. Я живу в своем маленьком мирке, в котором я – царь и бог, и все считают, что так и должно быть.
Я едва не плачу. Мне больно.
ДА, ЧЕРТ ВОЗБМИ, МНЕ БОЛЬНО!!!
Даже человек, которого я считала другом, не хочет меня понимать.
Глаза краснеют. Но взгляд уже – сталь. Мысли снова за каменной стеной.
- Прости. Я и не знала, что могу смотреть так страшно.
Парень смущенно улыбается уголком рта:
- Не страшный, что ты. Просто… Боже мой, ты плачешь?!
Да. Я почти плачу. Я едва сдерживаюсь! Ты это видишь?!
- Нет, что ты. Соринка в глаз попала. Неприятно-то как…
- Ааа… Помочь достать?
- Нет. Она сама по себе исчезла. Представляешь?
Я так и знала. Ты веришь тому, что я говорю, а не тому, что я чувствую. Значит, я – великолепный актер. Почему-то от этого мне становится еще паршивей.
- Стой. Замолчи. Ничего не говори.
Он так и застывает с открытым ртом. В его глазах – немой вопрос.
- Мой самый близкий человек мертв.
Разворачиваюсь и прохожу в ворота.
- Стой! – кричит мне он вслед. Хватает за свитер, возвращает. Я не сильно сопротивляюсь.
- Что еще? – до этого я смотрела в пол, но сейчас медленно поднимаю на него глаза. Темно-карие, почти черные глаза. Уставшие, наполненные скорбью и болью, истосковавшиеся по состраданию. Мои красивые, выразительные глаза. Один почти слеп. Но никто об этом не знает.
От моего взгляда парень едва не отшатывается. Но сдерживается. Обнимает меня за плечи. Говорит ласково, но удивленно:
- Патрис… а я и не знал, что у тебя может быть такой взгляд.
- А что в нем не так?
- Он такой… как у семидесятилетней старухи, доживающей одинокую старость. Я прошу тебя, пожалуйста, больше не смотри на меня так.
Да, безусловно. Безусловно, не буду. Никто не хочет видеть, что я тоже нуждаюсь в поддержке и помощи. Будто бы я не человек. Чудовище.
Да, я чудовище. Из-за меня мои самые близкие люди оказываются глубоко несчастными. Я не требую тепла. Я требую крови. Я живу в своем маленьком мирке, в котором я – царь и бог, и все считают, что так и должно быть.
Я едва не плачу. Мне больно.
ДА, ЧЕРТ ВОЗБМИ, МНЕ БОЛЬНО!!!
Даже человек, которого я считала другом, не хочет меня понимать.
Глаза краснеют. Но взгляд уже – сталь. Мысли снова за каменной стеной.
- Прости. Я и не знала, что могу смотреть так страшно.
Парень смущенно улыбается уголком рта:
- Не страшный, что ты. Просто… Боже мой, ты плачешь?!
Да. Я почти плачу. Я едва сдерживаюсь! Ты это видишь?!
- Нет, что ты. Соринка в глаз попала. Неприятно-то как…
- Ааа… Помочь достать?
- Нет. Она сама по себе исчезла. Представляешь?
Я так и знала. Ты веришь тому, что я говорю, а не тому, что я чувствую. Значит, я – великолепный актер. Почему-то от этого мне становится еще паршивей.